Вестник Кавказа

Чингиз Гусейнов: «И только брадобрей знал правду»

Беседовал Кирилл Кожанов. Специально для ВК
Чингиз Гусейнов родился в Баку, живет в Москве. Пишет на азербайджанском и русском языках. Заслуженный деятель искусств Азербайджана и член Союза писателей России. Читая литературоведческий курс в МГУ, сам считается классиком азербайджанской литературы. Когда он говорит, в его речи два знания, два опыта.

- Чингиз Гасанович, у вас два основных рода деятельности, два амплуа – с одной стороны, вы историк литературы, литературовед, с другой - создатель литературы. В МГУ вы читаете курс по истории литературы народов России. Какую роль в ней занимает литература Кавказа?

- Развал Советского союза искусственно разорвал Кавказ на две части - на Закавказье и Северный Кавказ. Политическое событие вызвало разрыв культурного пространства как в большом масштабе, так и в кавказском. Этот культурный разрыв в контексте исчезающих связей между этносами усугубился географическим разделением. Развитие культуры без взаимодействия невозможно. 
Сейчас мы вступили в полосу деградации литературы, которая замкнулась в узкой национальной проблематике. Раньше через национальное выходили на общечеловеческое, сегодня углубление в национальное несет яд отчуждения и противопоставления. На протяжении нескольких поколений эта враждебная разобщенность будет придавать литературе несвойственные ей деструктивные функции. Литература будет становиться орудием пропаганды, орудием утверждения сугубо национальных особенностей в противопоставление миру.

- Это новое явление на Кавказе?

- Новое. До этого литература не была так политизирована. Социально-исторические особенности развития этноса привнесли политизацию в ХХ веке. Политизируется и духовность. Кавказ невозможно рассматривать вне трех империй – Оттоманской, Персидской и Российской. Исторически сложилось, что самостоятельного значения этот регион никогда не имел. Это связано, видимо, с гигантским количеством этносов и наличием всех мировых, за исключением буддизма, религий с разными ответвлениями. Однако у всех у них сохранялась автономия духовной жизни, поэтому политизированости быть не могло. Она возникает с тягой к государственному обособлению. Народы, ставшие частью империи, заражаются духом государственности. Ведь в каждой империи есть титульный этнос. По мере духовного развития других этносов возрастает чувство этничности, а отсюда желание государственного обособления.

- Часто период самосознания этноса совпадает с периодом зарождения и развития национального языка и литературы. Было ли так же на Кавказе?

- В какой-то степени да. Я могу сказать про азербайджанскую, армянскую и грузинскую литературу. В случае с Азербайджаном литература начала развиваться с началом формирования тюркского национального самосознания. Так как в течение многих веков азербайджанская литература развивалась в русле персидской литературы как персоязычная литература. Поэтому Низами можно считать азербайджанским поэтом только условно. Начиная лишь с XIV-XV веков, когда начинает появляться этническое самосознание в рамках Персидской империи, возникают первые произведения на родном языке. При этом литература остается двуязычной – персидско-азербайджанской. Плюс арабский как язык науки.
В армянской литературе по-другому. Дело в том, что азербайджанцы как тюрки включены в огромную семью тюркоязычных народов. Армяне – уникальный народ, второго такого нет, второго такого языка нет, нет даже второй такой религии. Поэтому у них давно пробудилось национальное самосознание, еще в начале новой эры. Это проблема одиночества этноса. У армян другая вера и язык заставляют охранять себя от других. Поэтому даже алфавит у них носит священный характер. Но их вечная проблема – проблема территории. У тюрок такой проблемы не было, они селились, где хотели – везде соседями оказывались тюрки-мусульмане. В случае с Арменией важным становится вопрос обособления. Поэтому территориальный вопрос очень болезненный для армян. Тем более что исторические земли находятся в Турции.
В Грузии этническое самосознание зародилось позже. Даже Шота Руставели хоть и писал по-грузински, но использовал персидские сюжеты. Национальное осмысление в светской литературе появляется только в XIX веке. Первые несколько веков на национальном языке создавались лишь чисто религиозные тексты. Однако было тяготение к формам более развитой персидской литературы, потом при изменении социально-исторической формы – к русской.

- Каковы вы тенденции развития литературы в современных условиях, когда эти государства независимы и нет титульной, доминирующей литературы?

- Все несчастье состоит в том, что есть государства, образованные стихийно, ходом самой истории, и есть государства, искусственно образованные. Сегодня мы столкнулись с искусственно созданными государствами в том смысле, что никогда не было государств с такими названиями, в таких границах – это все изобретение Советского союза в 1922 году. Эти государства не прошли процесса формирования государственного мышления, за некоторым исключением для Армении. Борьба за независимость в этих странах шла на волне уже распадающегося Союза. Но это рано или поздно должно было произойти, потому что структура Советской России была нелепая. И Кавказ сегодня еще до конца не разбужен, процесс дробления на государства с этническим самосознанием еще не закончился. Этот процесс нельзя остановить искусственно. Сейчас во всем мире начался процесс распада бывших империй на осмысленные отдельные государства. В этом контексте идея территориальной целостности стала этической категорией – чтобы не воевали. Процесс деления будет продолжаться. Даже в Европе, я думаю, приостановится процесс создания единого европейского дома, так как еще есть неудовлетворенные желания государственной обособленности. Проблема в том, что в стране и в Советском союзе не было и нет национальной политики во имя сохранения большого пространства. Объединенное большое пространство всегда более прогрессивно, чем разобщенные мелкие.
- Какой, по-вашему, должна быть национальная политика?

- Дело в том, что нет адекватной реакции на естественно происходящие события. Советский Союз формально был мощной организацией, но изнутри гнил. Произошли какие-то геополитические изменения, и все распалось. Современная Россия может распасться при каком-то большом геополитическом событии в мире. Все это держится пока что только на силе, которой все еще обладает Россия. Но силой можно удержать только до поры до времени... Россия выступила инициатором распада СССР, хотя нужно было искать другие формы управления. Было много политических и идеологических противоречий, но нужно было искать другие формы. Когда-то не печатали Пастернака, а сейчас он везде продается. Нужно было отпустить, признать. Да, Советский Союз сыграл колоссальную роль в событиях, которые на Украине называют голодомором. Нужно способствовать правде, а не цепляться и не сопротивляться. Это сопротивление приводит только к большему противоречию. То есть нет стратегического государственного мышления. Обыватель не хочет ни войн, ни визовой системы, ни границ. И нужно видеть чуть дальше, идти на уступки. Ведь сохранить Чечню в той же зависимости, что и в советское время невозможно. Нужно искать новые формы федерации. У нас был подобный опыт в первые годы советской власти. Одно дело, когда ты это делаешь спокойно, упреждая, и другое – когда все настолько обострено, что уже ничего невозможно сделать. Нынешнее руководство стоит на позиции «главное, чтобы при нас удержалось», но нет перспективного мышления.

- Если вернуться к вашему второму амплуа – к литературному творчеству. Каким образом вы оцениваете влияние кавказской литературы на ваше собственное творчество?

- Я как критик, как педагог, как профессор, человек, находящийся на госслужбе, жил в условиях компромисса. Я действовал не так, как я думал, а как принято было действовать. Я понимал, например, что ввод войск в Чехословакию – это позор, но я не вышел на Красную площадь. Я начал писать, потому что мне было недостаточно говорить дома о несправедливости, которую я видел вокруг. У Низами есть прекрасная притча в поэме об Александре Македонском. Так как Александр ходил все время в шлеме, то люди начали говорить, что у него есть рога. И только брадобрей знал правду об этом. Он мучился от необходимости поделиться ею с кем-нибудь. Он нашел высохший колодец и сказал туда: «У Александра есть рога». Потом на этом месте вырос камыш. Его срезал пастух и сделал из него свирель. И как только он заиграл на этой свирели, свирель запела: «У Александра есть рога». Так все об этом узнали. Так вот копилось и у меня, и я стал писать, чтобы избыть то, что меня мучило. До этого я писал небольшие рассказы и их легко печатали, но когда я написал свой первый осмысленный роман «Магомед, Мамед, Мамиш», столкнулся с тем, что его не захотели публиковать. Я работал в Союзе писателей консультантом по национальным литературам. Потом вступил партию - не по убеждению, а потому что так было принято. Потом меня избрали секретарем партийного аппарата. Я заступался за сотрудников, исходя из чисто здравого смысла. Потом меня пригласили работать преподавателем в Академию общественных наук при ЦК КПСС. Работая там, я осознал: «Боже мой!.. Огромное сборище карьеристов!..» Обычно на заседаниях я писал на кого-нибудь стишки. И как-то сидя на одном из таких заседаний (вышло очередное постановление ЦК, нужно его обсуждать), я понимаю, что не нужно собираться всем на два часа, чтобы каждый сказал «дважды два – четыре». Я представляю себе картину: вот я сейчас скажу: «Дорогие товарищи! Мы все взрослые люди. Ясно, что мы просто теряем время. Может, дома нас ждут, а мы тут сидим и одно и то же перетираем». И что бы произошло? Хотя все понимают, что я говорю правду, они вызывают скорую, потому что только сумасшедший может такое говорить. То есть за советские годы мы разучились говорить то, что думаем. И мы снова к этому пришли. Хотя это где-то в природе человека, но не до такой же степени. Так родился у меня первый роман, в котором главный герой борется и не согласен, но только внутри. Я в сущности показал самого себя. Этот роман я перевел сам на русский, и он зашагал по миру. Хотя в Баку он до сих пор не издан. Последний мой роман «Директория Igra» был написан, когда начались национальные конфликты. Я показал там, что на улицах Москвы идут этнические бои. Это такой фантасмагорический компьютерный роман. Даже когда я его написал, мне сказали, что узнаваемы персонажи – Шеварнадзе, Алиев. Я думаю, что это они развернули все. Это было просто тщеславное желание выдвинуться. При Советском союзе они бы просто устроили дворцовый переворот. Это я имел в виду.
В своем творчестве я освобождался от мучавших меня тем, продолжая служить и говорить то, что надо было. Но сейчас наступил период, величие которого заключается в том, что я могу говорить, писать и публиковать все, что я хочу. Но сегодня лично у меня возникли трудности в творчестве. Я не могу писать о России, не могу изобразить быт и семью русского человека, для меня это несколько искусственно. Я беру близкие мне темы, связанные с Азербайджаном и азербайджанцами. Как описать то, что происходит? Публицистика более откровенна, чем что-либо, что ты изобразишь в романе. Необходимо продолжить великую линию критической литературы, идущую с гомеровских времен. Хотя сейчас формируется очень любопытная цензура. Редакция не захочет публиковать что-либо, критикующее существующие азербайджанско-российские властные отношения. Зачем портить отношения? Из Азербайджана позвонят, узнают ведь, нельзя. А про Россию буду печатать, скажут «Что ты лезешь в наши российские дела?» То, что я написал бы и напечатал, не соответствует духу современного народа. Людей мыслящих подобно мне совсем немного. Большинство заражено антиармянским духом, а в Армении все заражены антитурецким духом. Я не касаюсь этой темы, так как тут ничего нового не скажешь, виноваты и те, и другие. Я анализирую ситуацию, а народ не хочет этого. Ведь народ может быть массой, а в исключительных случаях и чернью. Мы приблизились к пушкинскому «Народ безмолвствует». Есть отдельные личности, но их могут побить, их могут посадить. Еще возникает довод, что я антипатриот, потому что я даю «врагам» пищу. Можно сказать, что я пишу для себя. У меня есть такой тезис, что каждый уважающий себя писатель должен иметь хотя бы одно неопубликованное произведение. Очень сложно писать. Я почти написал одну вещь, но я пока ее не отпускаю. Я еще не закончил чисто художественно, но я хочу показать, что такое есть современный человек, современный азербайджанец. Можно опубликовать, и будет шум, но не хочется спешить.

40190 просмотров